Самый лучший враг - Страница 78

— Взрыв! — признала старушка. — Все знает, умница, и до сих пор жив!.. Частицы первоматерии, до того бывшие безмерно крошечной точкой, такой, которой, быть может, и вовсе не существовало в физическом — хе-хе! — смысле, а была только одна невещественная мысль! — рассеялись, разлетелись. Чем дольше тикали часики времени, тем дальше частицы первоматерии оказывались друг от друга! А раз так, то и чудеса иссякали, и магии становилось меньше! Так было повсюду, так, могилочки мои невыкопанные, происходило и в нашем мире!.. У нас тоже магия поначалу была везде, потом начала истаивать, а вместе с ней уменьшалось и число творений первохаоса! Теперь магия в чистом виде есть только в нескольких магических школах типа Тибидохса или Магфорда, в перстнях волшебников, в некоторых артефактах и кое-где еще, по мелочи. Вроде как вода, стоящая в ямах на дне высохшего пруда…

— А стражи? — спросила Ирка.

— Я говорю о магии первоматерии! — строго поправила Плаховна. — Стражи используют другую. Их магия духовна, хотя и требует порой чего-то вещественного, вроде флейт. Но ведь и книги требуют пера, так что тут все объяснимо.

— И как тогда? — спросила Ирка, с жалостью поглядывая на Багрова, который, пытаясь вернуть губам подвижность, с ожесточением растирал щеки.

— И, — текущим в трещину песком прошуршала Мамзелькина, — от первомира на земле осталась одна-единствснная крупная частица первозданной силы! И в Эдеме, и в Тартаре, и в человеческом мире у нее одно имя — Камень-голова. Когда-то она хранилась в Запретных землях, под присмотром титанов, черпавших у нее свою мощь. Помнится, это было в горах в одном труднодоступном, мало кому известном месте.

— Артефакт? — спросила Ирка.

— Первозданная сила. Частица первомира, имеющая форму большого камня, похожего на лошадиную голову. Сходство с головой поразительное, но… не хватает одной небольшой части. Эта часть отколота. И кто ж ее отколол-то? Не знаешь?

Тут Аидушка с большим ехидством взглянула на Матвея. Тот пожал плечами, зная, что ничего не откалывал.

— Достаточно было легкого прикосновения к камню, — продолжала Мамзелькина, — чтобы вновь наполниться силой! Силой гибкой, живой, бесконечной, неунывающей, вечно ищущей, никогда не меркнущей! Чтобы твоя кровь вновь начала кипеть, а в глазах зажегся интерес к жизни! Старые драконы, покрытые мхом и плесенью, с разодранными крыльями, с бель-мами на глазах, с погасшим огнем, не способным сварить даже птичье яйцо, приникали к этому камню — и спустя несколько минут улетали от него молодыми и здоровыми. Жутчайшие твари первохаоса выползали из подземелий, чтобы только коснуться его. И титаны, и циклопы приходили. Все они интуитивно чувствовали, что жизнь — это прежде всего кипение интереса к чему-либо. Именно кипение. Более слабые формы не рассматриваются. Как только кипение исчезает — человек ли, титан ли уже не живет, а доживает. Так-то, цыпляточки мои замороженные!

Тут Плаховна быстро протянула сухонькую ручку и коснулась груди Матвея. Багров надеялся, что она уберет руку, но Аидушка расставила пальцы и замерла. Пальцы у нее были ледяными, это ощущалось даже сквозь одежду. Матвей не мог даже отстраниться: мешала спинка водительского сиденья.

— Хорошо. Согревает. И бьется… — сказала старушка, жмурясь от удовольствия. — Прям живой!

— Кто живой? Камень Пути? — спросила Ирка, начиная что-то понимать.

— Да, листики вы мои необлетевшие! Камень Пути — осколок последней крупной частицы первомира. Однажды некий волхв дерзнул поднять на камень руку. Конечно, он и много кусков бы отколол. Такие людишки, считающие, что сами определяют границы добра и зла, всегда умеют так уговорить себя, что любая подлость становится обоснованной. Но все ограничилось одним куском, потому что камень исчез… Почему? Куда? Это я не знаю. Не успела подглядеть. Работки тогда много было…

Ирка не любила размениваться на театральные охи и ахи.

— Это был Мировуд? — спросила она.

— Он самый. А осколок сейчас у твоего жениха… Признайся, ты ведь любишь лежать у него на груди ухом? Быть не может, чтобы ты не ощущала того, что чувствую теперь я!

Ирка смутилась, смутно припоминая, что и Огнедых обожает лежать у Матвея на груди, причем всегда в одном и том же месте. Плаховна усмехнулась. Ирка, не отрываясь, смотрела на нее. В автобусе было холодно и полутемно. Багров зачем-то заглушил двигатель. Вместе с мотором выключилась и печка. При дыхании изо рта и ноздрей малютки Зиги вырывались облачка пара. В полутьме и в дымке обтянутая кожей черепушка Мамзелькиной потеряла свои страшные очертания, и временами лицо ее казалось Ирке прекрасным. Проступила забытая давняя красота. Ирка смотрела на нее изумленно. Мамзелькина, должно быть, ощущала это, поскольку поглядывала на Ирку с благодарностью. Должно быть, старушкой сейчас мало кто восхищался.

— И вот прошли века! — сказала Аидушка. — И почему-то сейчас в Москву опять летят больные драконы. Понимаешь, куда я клоню?

— Камень-голова здесь!

— Да! — согласилась старушка. — И я помогу вам его найти!

Плаховна стащила с плеча рюкзачок и, по плечо запустив в него руку, принялась рыться.

— Где ж оно тут было? Ага, вот!.. Ишь ты, трепыхается! И не ухватишь! — бормотала она, вытаскивая руку наружу. В ее цепко сомкнутых пальцах была какая- то толстенная коричневая ветка, которую Аидушка и обхватить-то едва могла. Ветка корчилась, пытаясь куда-то ползти. Старшой менагер некроотдела, несмотря на немалую силу, едва удерживала ее. Ирка, приглядевшись, к ужасу своему поняла, что эта толстая ветка — две фаланги отрубленного пальца. Вот только чьего?