Глазки у смерти смотрели серьезно и трезво. Под брезентовым чехлом нетерпеливо возванивала коса, но Аиде было сейчас не до вызовов.
— Ирке с Багровым я не все сказала. Недолюбливают они меня, хотя, чего греха таить, есть за что. А вам уж скажу… Я Ареюшке, признаться, кой-чего задолжала… А долг — он, милые, платежом красен. Хорошо он ко мне относился. Мало кто меня, старую, так нежил. Оно, может, и не заслужила я, а все равно любви-то хочется.
Плаховна всхлипнула, коротко, сухо, точно кашлянула, и Мефодий почувствовал, что чувство это искренее.
— Плохо Арею в Тартаре. А posteriori знаю — плохо и скверно, — Аида произнесла это быстро и сухо, без рассусоливаний и псевдонародного говорка, утратив его с той же легкостью, с которой обычно и обретала. — Но и к свету никогда уже не прорваться, тупик. Засел он.
Туг Дафна попыталась возразить нечто в духе, что нам не дано понять или не надо знать, но Мамзелькина остановила ее повелительным движением ручки, такой худенькой и цыплячьей, что невозможно было представить, что в ней одной — смерти всего человечества;
— Не болтай!.. Можем мы знать! И еще кое-что можем! Подарить Арею ту секунду, когда ему было хорошо. «Остановись, мгновение, ты прекрасно!..›› — это не из книжечки про докторишку, это истина. Заключить Арея в эту секунду вместе с теми, кто согласится разделить с ним вечность. Счастье как на фотоснимке! Он будет счастлив. И те, другие, будут, потому что любовь не позволит им отступить!
— Те, другие, — это кто?
— Жена и дочь Пелька и Варвара.
— Жену Арея звали Пелька? — переспросил Мефодий.
Мамзелькина нетерпеливо дернула щечкой, подтверждая, что да, звали, но не об этом сейчас разговор.
— И кто сказал, что та, другая, вечность, которая всех нас ждет, когда жизнь этого мира неминуемо прервется, будет другой? Разве кто-то утверждал, что там будет существовать время? А раз нет времени и нет движения, то чем остановленное мгновение отличается от истинной вечности? Кто сказал, что иметь все — время, пространство, собственное существование, наконец, — в единой целостности — хуже, чем иметь ту же кашу, но только размазанную по тарелке?
— И как это сделать? — спросил Мефодий.
— Камень-голова… Артефакт, который надолго пропал и недавно появился! В нем заключены огромные силы! Даже их малой части будет довольно, чтобы подарить Арею его остановленное мгновение… — Аидушка улыбнулась. От улыбки лицо ее потеплело и мягкий смех впервые не напомнил стук глиняных черепков. — Однажды Арей уже воспользовался силами первомира, но не так, как было бы надо, лишь отчасти.
— Когда?! Как?!
Мефодий слушал так жадно, что не чувствовал даже ледяного ветра. А вот Дафна — та на глазах превращалась в Снегурочку и, смешно закутав шею волосами, засовывала ладони под мышки. Дрожа, она думала, что между светом и мраком не может быть никакого уютного закутка. Возьми самое прекрасное место на земле, устрой там все мудрее некуда, посели туда самых прекрасных людей, а потом изгони оттуда свет — и… все это постепенно превратится в Тартар! Хотя нет! Тут другое! Кто сказал, что в остановленном мгновении нет света? Жена и дочь Арея будут разливать свет, которого недостает самому мечнику. Будут освещать его… и никакой мрак в это мгновение не проберется.
— Когда Арей воспользовался силами первомира? — нетерпеливо повторил Мефодий.
Мамзелькина погладила ручкой свою зачуханную курточку, точно курточке и самой хозяйке нужна была нежность, которую никто больше не мог и не хотел им уделить.
— Однажды… — таинственно произнесла Аидушка, — Арей должен был умереть. Раненый, истекающий кровью, он полз к этому камню. И даже я не могла его спасти и едва удерживала косу, которая рвалась у меня из рук, потому что моя коса всегда знает, когда пробьет чей-то час.
— И вы там были? — жадно спросил Буслаев.
Старушка протянула руку и пальцем качнула его крылья. Потом подула на палец. Видимо, крылья все-таки жглись.
— Ишь ты, золотые!.. Да, котеночек мой неутепленный, была…
— И камень ему тогда помог?
— Еще как помог: даже из книжечки моей имя его стерлось, а это, скажу тебе, не часто случается! — покачав головой, произнесла Мамзелькина.
— А сейчас? Что нужно сделать, чтобы камень вызволии Арея из Тартара? И где я возьму эйдосы его жены и дочери? — деловито спросил Буслаев.
Аидушка опять быстро качнула пальчиком его крылья.
— Не знаю. Но ощущеньице у меня, что сможет он Арею помочь, да и мою руку выручит, что я об косу порезала. А про эйдосы Пельки и Варвары… Думаю, тебе их добывать не надо. Само все как-нибудь устроится. Такие артефакты больше чем просто артефакты.
Они не просто излечивают — они и обстоятельства к себе собирают… А раз так, то там возможно совершенно все!
Заметив наконец, что Дафна дрожит, Мефодий отлучился, чтобы принести ей куртку. Дафна осталась на балконе наедине с Мамзельюной. Она стояла и разглядывала горше лыжи, абсолютно новые, хотя и купленные два года назад. Папа Игоря, всегда проникался любовью к спорту, когда посещал спортивные магазины, и утрачивал ее, когда выходил с покупкой наружу.
— Мы не опоздаем? — спросила Дафна.
— Не должны. Артефакт в Москве, и, насколько я понимаю, подойти к нему смогут далеко не все. Ну не считая созданий первохаоса. Из остальных же только два МБ и… один «В»! И вот с этим-то «Вэ» я предвижу проблемы, — тут старушка вскинула на Дафну зоркие глазки.
— «Вэ»? — озабоченно переспросила Дафна, пытаясь определить, тот ли это, о ком она подумала.
Аидушка кивнула, подтверждая ее предположение: